Налоги — с кого и для кого

Анатолий Вассерман

   Сильнейшие инстинкты всего живого — продолжение рода и самосохранение. Оттого и волнуют нас больше всего две темы: любовь и смерть. Взгляните хотя бы на книжные прилавки. Что расходится быстрее прочего? Любовные романы и боевики.

   Увы, любовь — по крайней мере, достойная книг — достаётся не каждому. Неизбежна только смерть.

   Впрочем, не только. По американской поговорке, неизбежны смерть и налоги.

   О налогах спорит весь мир. Пожалуй, с той самой поры, как первые люди научились говорить. И спросили друг друга: почему, собственно, вожак — по привычке, унаследованной ещё от обезьяньего стада — отнимает у них лучшие куски.

   Времени с той поры минуло немало. Но тема налогов оказалась неисчерпаема. Разве что в советские времена споры на эту тему прятались в заоблачных кремлёвских высях. Да и то: стоило повеять перестроечной оттепели — и в числе первых свободно обсуждаемых тем оказалась ставка подоходного налога.

   А уж в наши кризисные дни налоги — едва ли не самая горячая точка. Одних проектов налогового кодекса в Думе за последние два года было не меньше трёх. Законопроектов, связанных с налогами, одно правительство Примакова внесло в Думу чуть ли не сотню: к примеру, 1998.12.08 — 19, а в апреле, незадолго до кончины — почти 60. А ведь каждый такой проект — немалый и нелёгкий труд. Значит, есть ради чего стараться.

   Томас Гоббс предупреждал: если бы математические аксиомы затрагивали наши страсти, они по сей день были бы предметом жестоких споров. По иронии судьбы, сказал он это в пылу математического спора, в котором оказался неправ: он верил, что решил квадратуру круга.

   Налоги затрагивают не наши страсти, а несравненно более чувствительную часть нашей личности — кошельки. Оттого и спорят о них непрестанно. А поскольку налоги касаются каждого из нас, спорят все и со всеми.

   Бедные возмущены, что их облагают тщательнее. Например, в 1997-м году беднейшая половина россиян уплатила 92 % расчётной суммы налогов. А богатейшие 10 % отдали всего 16.7 % положенного.

   Кстати, по мере роста благосостояния искусство уклонения от налогов совершенствуется. Шестая по уровню доходов десятипроцентная группа отечественных налогоплательщиков уплатила в 1997-м 63.8 % расчётного налога, седьмая — 63.4 %, восьмая — 66 %, девятая — 40.8 %. Оно и понятно: больше зарабатываешь — есть ради чего стараться. Правда, зависимость не монотонная. Возможно, в расчётах что-то напутано?

   А богатые отвечают: наш один процент весомее всех ваших ста. И вообще скажите спасибо, что мы не платим. Платили бы всё — давно бы разорились. Где бы вы тогда работали?

   И ведь тоже правы. Суммарный уровень налогов в отечестве практически не меняется с советских времён. Как изымала власть в бюджет всё, до чего могла дотянуться — так и изымает. Но тогда хоть что-то из бюджета возвращали: на создание новых производств, реконструкцию… Даже медицину, науку и образование хоть на голодном пайке, а содержали. Нынешние же закрома родины и вовсе бездонны.

   Масла в огонь подливают и советники со стороны. Ставят нам в пример налоговые системы всех развитых стран одновременно. Хотя системы эти имеют меж собою лишь одно общее свойство — все они заметно легче и неизмеримо проще нашей.

   А уж эксперты МВФ и вовсе категоричны: пока не соберёте толком налоги — кредитов не дадим.

   Впрочем, МВФовцев понять можно. Международный Валютный Фонд — невзирая на гордое название — по сути своей обычный банк. Разве что капиталы свои пополняет не только удачной кредитной политикой, а ещё и прямыми вливаниями из всех бюджетов, откуда есть что вылить. Но за возвратом кредитов тоже приглядывает. Потому и заботятся его эксперты не о благополучии всей экономики должника, а только о сохранении своих денег.

   Деньги, конечно, счёт любят. Но от этой любви не размножаются. Так что прислушиваться к советам международных счетоводов лучше осторожно.

   Тем более что большинство рекомендаций МВФ на самом деле сочиняются не в Вашингтоне, а в Москве — на Ильинке и Краснопресненской набережной. Заокеанские эксперты говорят: нам нужно, чтобы вы вернули кредит — а где добывать деньги, думайте сами, вблизи виднее. А минфин и правительство отвечают: давно надумали — только Дума не разрешает. И тогда очередной доморощенный рецепт обогащения государства срочно оформляют как требование МВФ: против кредитора должник не пойдёт.

   Правда, отечественные знатоки налоговых проблем самим своим изобилием напоминают старое медицинское правило: чем больше средств от какой-то болезни, тем меньше шансов, что хоть какое-то из них поможет.

   Тем более что лечить надо не болезнь, а весь организм. И не просто лечить, а предотвращать возможные рецидивы. То есть устранять причины, вылившиеся в нынешнее недомогание.

   А для этого не помешало бы сперва определить, что, собственно, следует считать здоровьем. Не зря те же медики предпочитают оговариваться: практически здоров. Ибо теоретического идеала простому смертному всё равно не достичь.

   Так что допустим: в конце концов мы приблизимся к этому идеалу настолько, насколько это в реальности возможно. Допустим, мы точно определим, кому сколько платить. Допустим, каждый заплатит сколько положено. И посмотрим: стоит ли такое состояние считать здоровым.

   С детства памятен разбойник Робин Гуд. Благородный: грабил он лишь богатых, а награбленным делился с бедными.

   А кого ещё грабить? У бедных взять нечего. Один перстень с пальца богача стоил в ту пору больше всего содержимого крестьянской хижины.

   И делёж богатства — дело выгодное. Купить себе легальное высокое положение в раннефеодальном обществе почти невозможно. Копить золото в лесу незачем. Зато со щедрым разбойником любой крестьянин поделится и свежими слухами, и кровом… Агентурная разведка, явки, убежища — и всё так дёшево!

   Так что благородство легендарного разбойника (и множества реальных его прототипов) основано на точном расчёте.

   А чем отмечал успехи Робина из Локсли главный его противник — шериф Ноттингемский? Естественно, повышал подати. Дабы возместить потери своей казны. Героические подвиги обитателей Шервудского леса оплачены в конечном счёте теми, кого вольные стрелки якобы защищали — рядовыми крестьянами.

   Впрочем, в славные времена крестовых походов все знали: подати платят бедные для поддержания богатства богатых. Другое дело современные налоги. Как правило, их обещают взимать с богатых. И расходовать на нужды бедных.

   Действительно, проще обложить богатого. Чтобы не гоняться за каждым бедным. А уж богатый сам соберёт с бедных всё, что уплатит властям. Просто повысит цену на те товары, что сделали его богатым. И деньги бедняков потекут транзитом через его кассу в казённую.

   Тут, правда, всякий сведущий мне напомнит: большинство нынешних налогов берутся с прибыли. То есть никак не влияют на цену: ведь её определяет общее состояние рынка (в классических терминах — общественно необходимые издержки). И страдать от налогов должны именно богатые.

   Но ведь налог берётся с каждого товаропроизводителя и продавца. Расход на уплату налога неизбежен — стало быть, общественно необходим. То есть входит в стоимость. И влияет на цену.

   Самый очевидный пример — водка. Себестоимость национального напитка ничтожная. Почти всё, что мы платим в ликёро-водочную кассу, уходит в казну немедленно: доля налога в цене — порядка 90 %. Но примерно половина выпиваемой нами водки нелегальна: произведена и продана без налогообложения. Казалось бы, и стоить она должна копейки. Ан нет! Левую водку продают хорошо если на четверть дешевле казённой. Ведь рыночную цену жидкой валюты всецело определяют налоги. Зачем же тому, кто умеет их не платить, упускать прибыль! Он снизит цену лишь настолько, чтобы растолкать конкурентов и занять место под солнцем — точнее, под дождём потребительской наличности.

   Тут уж не поможет даже конкуренция иностранных производителей. Они, конечно, могут наших налогов у себя не платить. Потому и попытаются торговать дешевле. Но в этом случае отечественные создатели сходного товара неизбежно возмущаются: «Отчего своих грабят, а чужих не трогают?» Налоготворцы начинают восполнять упущенное ввозными пошлинами — по сути, теми же налогами. И цена товаров, ввозимых извне, взлетает до внутреннего уровня.

   Правда, кое-кто из сильных мира сего всё же добивается освобождения своих товаров от налога. Но таких сильных не столь много, чтобы всерьёз изменить ситуацию на рынке: ведь государство соглашается делиться лишь малой долей своих доходов. Поэтому обладатели привилегий (в переводе с латыни — личных законов) торгуют по обычным ценам. А невыплаченный налог — дополнительный доход — направляют на цели, ради которых государство и согласилось налог не брать: развитие спорта (Национальный Фонд Спорта — беспошлинный импорт спиртного), восстановление храмов (Московская патриархия — беспошлинный импорт сигарет) и так далее. Благо цели эти чаще всего лежат не слишком далеко от привилегированных карманов.

   Налог, как и любой расход, каждый старается переложить на других. Кого ни облагай первоначально — в конечном счёте налог выплатят те, кому переложить не на кого. Самые бедные.

   И коли назначен новый налог в пользу бедных, не мешает уточнить: может быть, бедными они стали благодаря налогу?

   Но это ещё не обязательно значит, что бедные от налогов терпят ущерб. В конце концов, есть немало дел, невыполнимых в одиночку. Если собранные с нас налоги потрачены на что-то нам же полезное — можно и пожертвовать деньгами…

   У нас налогами финансируются образование, культура, наука, здравоохранение… Невооружённым глазом видно: по мере ужесточения налогов положение бюджетной сферы ухудшается.

   Можно бы предположить обратное: по мере ухудшения ситуации приходится взимать больше налогов. Но взгляните на маршрутные такси. Качество их работы почему-то заметно выше, чем у рейсового транспорта на тех же маршрутах, дотируемого из казны. Хотя полная цена поездки бывает практически одинакова — зачастую в качестве такси ездят такие же обычные автобусы.

   Не вымерла ещё советская практика социально низких цен. Дотации на хлеб обеспечивали почти бесплатным хлебным рационом добрую половину свиней СССР. А дотации на мясо! Чем выше доход, тем больше потребление мяса — и тем больше использует богатый дотационных средств, предназначенных якобы бедным. Так же «помогают бедным» дотации на строительство и эксплуатацию жилья.

   В США неимущих тоже хватает. Но идея «социально низких» цен там никому не прибредится. Надо поддержать неимущего — ему просто дают деньги. А если боятся, что он их пропьёт — деньги выдают специальными «продовольственными талонами» (foodstamp), которые ни за что, кроме сытной еды, в уплату не примут. Конечно, ловкач везде находит путь обмана власти. Но у нас и искать не надо!

   Не зря в либерально-демократическом проекте конституции Украинской Федеративной Республики (я участвовал в его разработке) есть пункт «4.2. Правительство вправе облегчать использование всеми или некоторыми людьми каких-либо благ, труднодоступных из-за высокой цены, только путём выдачи потребителям этих благ соответствующей денежной дотации. Если есть основания для опасений, что выданные деньги будут использоваться не по назначению, дотация выдаётся в виде чеков, обмениваемых на деньги только зарегистрированным распространителям дотируемого блага (изготовителям товара, транспортным службам, лечебным или учебным организациям и т.п.).» И не зря этот проект в верховном совете тихо похоронен.

   Но хлеб, мясо, жильё хоть кому-то полезны. А кто смотрит «Московию» или УТ-1? Доля ценителей национал-коммунизма («Московия») или независимости (УТ-1) среди творцов этих телеканалов ощутимо выше, чем среди зрителей. Из всех проявлений культуры они демонстрируют лишь то, что даже в парламентах уже именуется квасным патриотизмом и шароварщиной. Тому, кто найдёт принципиальные отличия выпусков новостей на этих каналах от программы «Время» образца 1980-го, я обещаю весь гонорар от этой публикации. А качество!?… Не удивительно. Оплата работы казённых передач зависит не от числа зрителей. А от числа налогоплательщиков. Поэтому официоз будет вечно радеть о приумножении лишь этого числа. В переводе на политический язык — о единстве, неделимости и (по возможности) возврате исконных территорий.

   Даже в тех делах, где стандарт полезен, лучше его организовать без помощи державы.

   Промышленные стандарты сейчас создаются фирмами, разрабатывающими новые технологии. Кого стандарт не устраивает — разрабатывает технологию конкурирующую. Но силой власти в России запрещено использовать в мобильном режиме самую прогрессивную сегодня технологию связи — кодовое разделение каналов. Официально — чтобы сконцентрировать все инвестиции на уже существующих сотовых сетях: государство всё ещё пытается командовать частными инвесторами. А неофициально — разговор по такому телефону не поддаётся подслушиванию.

   Единые нормы образования обеспечивают наше взаимопонимание и возможность развития. Но силой власти в школьных программах прорастают закон божий, лысенковская биология, научный украинизм…

   Великий экономист Милтон Фридман (вдохновитель рейганомики и чилийского чуда) предложил на образование выдавать такие же талоны, как и на пропитание. Каждый школьник сможет (вероятно, с учётом мнения родных) выбирать, чему и у кого учиться. Но как тогда жить педагогу-детоненавистнику? Большинство преподавателей научного коммунизма после ночи с 18-го на 22-е срочно переквалифицировались в главных борцов за независимость своих столиц от Москвы. В частности, на Украине они вместо КПСС воспевают нынче столь же террористическую Организацию Украинских Националистов. Что бы они делали, если бы их работу оплачивали сами ученики?

   Любой студент Швеции может без особых проблем получить заём на образование. Чем лучше он учится, тем вероятнее хорошая работа в будущем и выше шансы на возврат займа. Значит, и проценты с хорошего студента возьмут меньшие. Коммерческий расчёт — стимул лучший, чем стипендиальная комиссия. А участия государства не требуется никакого!

   Обещание собрать налоги в пользу бедных — лишь очередное проявление чиновничьего правила: за нас решать, что нам лучше.

   Собственно, если бы налоги собирались в пользу бедных, то расходы на благотворительность следовало бы исключать из суммы подлежащего выплате налога. На самом деле во всём мире эти расходы разрешено исключать в лучшем случае из суммы, подлежащей налогообложению. Если уровень налога, например, 50 %, то за каждые 2 флорина, поданных бедным, с богатого снимут ещё флорин — уже откровенно в пользу чиновников.

   Во всех осколках СССР эти расходы облагаются налогами практически по наивысшим ставкам. Чтобы неповадно было благотворительствовать. А то, не дай бог, бедняк будет благодарен бизнесмену, а не чиновнику!

   Да и не на одну благотворительность идёт охота. Вспомните налог на прирост заработной платы. Для бюджетных организаций его ещё можно мотивировать антиинфляционными соображениями. Но для коммерческих фирм единственная реальная цель такого налога — оставить бедных бедными. Ведь нет у инфляции других источников, кроме бюджета.

   Впрочем, я уже давно ломлюсь в открытую дверь. Вряд ли ещё возможно отрицать: налоги нужны в первую очередь не бедным. А тому, кто их собирает — государству.

   Разумеется, необходимо оно тем, чьей частной собственностью является — чиновникам. Ведь чем они отличаются от коммерсантов? Бизнесмен существует за счёт выручки от продажи другим чего-либо полезного. Только полезного: купля-продажа — дело добровольное. Государство может коммерсанта в лучшем случае защитить от чужой недобросовестности (и собственных соблазнов). А чиновник существует за счёт принудительного изъятия части чужого имущества. Как и бандит. Для него государство — оружие заработка, продолжение рыцарского меча и разбойничьего лука.

   А что государство даёт нечиновной части своих граждан?

   Защиту от монополий?

   Нет на свете ничего разрушительнее для экономики, чем монополия. Это признавали даже столь различные политики, как Теодор Рузвельт и Владимир Ульянов. Но именно государства, где они руководили, отличаются наивысшим уровнем монополизма. Не удивительно: государство — само по себе монополия. И не выклюет глаз другим воронам.

   Реальной защитой от монополии оказывается… другая монополия. Если интересы гигантов противоречивы, они друг друга взаимно ограничивают. А государство столь мало связано с прогрессом экономики, что в ограничении экономических монополий не заинтересовано.

   Защиту от жулья?

   Не похоже: например, финансовые пирамиды закону не предотвратить. А самые крупные из них (банк Лоу при Людовике XV, казначейские обязательства при Ельцине) именно государством поощряются.

   Любой жулик стремится купить защиту именно у государственных структур. Мафия как раз и есть результат такой покупки. И чем богаче преступник, чем больше людей ограбил — тем легче ему купить защиту. Американцы говорили: «Украл доллар — попал в тюрьму; украл железную дорогу — попал в сенат». Привет Сергею Мавроди!

   Защиту от разбоя?

   В СССР с его сверхмогучей государственной машиной прогулки по вечерним улицам всегда были развлечением не для слабонервных. Улицы Сан-Франциско охраняет в первую очередь не государство, а патрульные, нанятые самими горожанами. Много в твоём квартале беспорядков — расторгнут его жители контракт с тобой и наймут защитника покруче. Есть ради чего стараться. И у нас охранники коммерческих служб куда надёжнее и неподкупнее казённых.

   Мировой опыт показывает: самая надёжная защита от разбоя — право любого гражданина носить любое оружие. Наинизшим в Европе уровнем уличного насилия гордится Швейцария. А там каждый взрослый мужчина хранит дома полный комплект армейского снаряжения, вооружения и боеприпасов.

   Из проекта конституции УФР:

   «3.8. Следующие права для защиты от произвола частных лиц и негосударственных организаций признаются неотъемлемыми для каждого человека:

   3.8.1. Изучение способов самообороны, в том числе и с использованием оружия.

   3.8.2. Хранение, ношение и применение любых видов оружия, которые по своим техническим характеристикам не предназначены для нанесения человеку повреждений, несовместимых с жизнью или вызывающих длительные расстройства здоровья. Хранение и ношение оружия, не удовлетворяющего этим требованиям, может быть ограничено для отдельных лиц — решением суда, для местностей — государственными органами в порядке введения чрезвычайного положения; применение таких видов оружия может быть признано неправомерным по решению суда.

   3.8.3. Обращение к помощи других лиц — в том числе и по найму — для своей юридической и физической защиты.»

   Каждый из United States of America — именно state, государство, со своими законами. Они зависимы куда меньше, чем Независимые Государства нашего Содружества (именно поэтому никто не рвётся объявлять их независимыми). И преступного насилия меньше как раз в тех states, где меньше ограничений на ношение оружия. Нью-Йорк, где оно практически запрещено — ад по сравнению с Флоридой, где пистолет найдётся в любой дамской сумочке.

   Защиту от агрессии извне?

   Достаточно напомнить: вовне находятся также государства. Больше внешней агрессии исходить не от кого. Так что защищать нас от этой опасности обещает именно её источник.

   Долгий опыт убеждает: добровольческая или наёмная армия воюет эффективнее мобилизованной. Где принуждение уступает место доброй воле и найму — граждане справятся лучше властей (патрульные в Сан-Франциско, армия-ополчение в Швейцарии). Так что и от внешней агрессии лучше бы защищаться без государства.

   А самая надёжная защита от агрессии — взаимозависимость. Германия в войну заняла всю Скандинавию — кроме Швеции. Ибо без шведских спецсталей и шарикоподшипников немецкая военная промышленность остановилась бы мгновенно. И риск падения даже одной бомбы на заводы захватываемой страны был слишком велик даже для нацистских фанатиков.

   В современной Европе степень интеграции экономики столь велика, что даже вековые враги — Франция и Германия — создают совместные воинские части. Скоропостижное создание нашего независимого государства и судорожное отрезание его от общесоюзной (тем самым и от мировой) экономики не снижает, а создаёт угрозу внешней агрессии.

   Защиту от бедности?

   Впрочем, это мы уже проходили.

   Итак, государство обществу не нужно. И поэтому для общества опасно.

   Особенно опасно, если провозглашает целью общества благо государства. Использует ресурсы общества для своих нужд — например, внешней агрессии (создания империи). Для своего удобства унифицирует общество, добиваясь одноязычия, моноэтничности…

   А с теми, кто унификации не поддаётся, государство воюет. Боятся же унификации прежде всего те, кто умеет жить и работать в условиях рынка. Ведь основа рынка — свобода выбора, то есть разнообразие. Оно и потребителям выгоднее, и производителям: чем больше разнообразие, тем меньше конкурентов вокруг каждого отдельного товара или услуги.

   И самые надёжные пути коммерсантобойства — налоговые.

   Например, торговля с лотков — самая близкая к потребителю, самая удобная — практически запрещена: с лотков неудобно собирать налоги.

   А уж дозы налогов и вовсе смертельны.

   Принято считать: налоги, изымаемые у нашего предпринимателя, уже давно перевалили за 100 % суммы, поступающей в его кассу; каждый честный налогоплательщик разоряется мгновенно. На деле большинство налогов берутся не из прибыли, а из себестоимости, и просто повышают цену до полной неконкурентоспособности. Так что разорение наступает медленно. Но неизбежно. Поэтому не платит никто. Известно: чем выше ставка налога, тем ниже собираемая сумма. Зачем же?

   Любой закон советской власти очень тщательно разрабатывается таким образом, чтобы выполнять его было невозможно. Таким образом любой гражданин оказывается преступником. Любого, кто становится власти неугоден, можно истребить на совершенно законном основании. И любой, кто пока ещё для власти приемлем, принуждается оплачивать чиновничеству каждый свой шаг.

   Государственная Дума переполнена теми, кто мнит себя наследниками советской власти. Мечтает о возрождении советской власти. И воюет со своей страной в лучших традициях советской власти. Освящая их робингудовским: «Налог — с богатых!»

   Но неужели налоги всегда вредны? Ведь в мировом опыте более чем достаточно примеров прямо противоположного.

   Собственно, во всём мире именно налоги считаются мягким, ненавязчивым, но именно поэтому наиболее эффективным методом управления экономикой. Налоги могут сократить поток инвестиций в те отрасли, которые государство считает нежелательными, и направить туда, где нужно ускоренное развитие. Но — в отличие от прямых государственных приказов — предприниматели сохраняют свободу манёвра. И на случай будущих изменений положения, и на случай прямой ошибки чиновников.

   И сам я в статье «Коммунизм и компьютер» («КомпьюТерра», №20/96) писал:

   «Из всех авиаций второй мировой войны самую мощную бортовую радиоаппаратуру имела американская. Вплоть до того, что именно американцы первыми подняли в воздух радары. Чем принципиально изменили тактику воздушного боя.

   И дело тут не только в большей грузоподъёмности американских самолётов: они строились в расчёте на бои над Атлантикой, имели большой радиус действия и соответственно немалые размеры. Главное — сами радиолампы были у американцев меньше, чем у любой другой радиопромышленности.

   Потому что ещё в начале двадцатых, когда ламповая электроника только начиналась, какой-то остроумный чиновник ввёл налог на объём вакуума в лампах. И американским инженерам пришлось больше всех прочих изощряться в поисках путей уменьшения ламп. Это было прогрессивно и в мирное время. А уж в военное оказалось незаменимо.

   Наши планирующие органы тоже ставили задания по уменьшению габаритов оборудования. Насколько они эффективны, видно хотя бы по старой фразе: «Советские микрокалькуляторы — самые большие в мире!»

   Плановика всегда можно убедить: данное им задание технически невыполнимо, или препятствует выполнению других заданий, или… Каждый, кто успел поработать в 70-е, легко припомнит ещё десяток отговорок.

   А налог не уговоришь. Будет он аккуратно вычитаться из каждого попавшего к тебе доллара или тугрика. И каждый раз напоминать: «Неужели ты такой тупой, что не можешь меня обойти?»»

   Так что налог в умелых руках бывает весьма полезен. Вот только где напастись таких умелых рук?

   Для применения налогов в качестве инструмента управления экономикой нужны по меньшей мере:

   глубокое — не хуже, чем у самих хозяйственников — понимание проблем и экономики в целом, и тех отраслей, на положении которых скажется налог;

   возможность и желание менять налоги оперативно, по мере изменения положения в экономике;

   оперативный доступ к обширной и достоверной информации, необходимой и достаточной для принятия решений, способность и желание быстро и точно анализировать эту информацию и делать по ней точные выводы;

   готовность не только повышать, но и снижать налоги по мере надобности, приоритет интересов экономики над интересами казны.

   Часто ли нам приходится встречаться с государственными службами, соответствующими хотя бы одному из этих требований?

   Уж и не помню, кто первым так назвал Россию. Но в правильности этой формулы убеждаюсь, увы, регулярно.

   Общегосударственных успехов у нас всегда хватало: один космос чего стоит!

   Кстати, дорого стоит. Лучшие наши достижения — от «Мира» до «Бурана» вообще сейчас использовать не удаётся: денег не хватает. Зато малые многоразовые космические корабли, которые были бы сегодня вполне рентабельны, у нас в своё время развивать не стали: столь скромные масштабы недостойны великой державы.

   Но почти каждый успех государства сопровождался разорением и обнищанием страны. Знаменитый припев «Зато мы делаем ракеты и перекрыли Енисей» напоминает: кроме этого, «мы впереди планеты всей» разве что «в области балета».

   Хотя государство как раз и предназначено для таких крупномасштабных работ. Смысл существования государства — именно выполнение в общих интересах работ, которые трудно или вовсе невозможно делать в индивидуальном порядке.

   Например, тому же уличному патрульному в Сан-Франциско вряд ли под силу преследовать грабителя или убийцу, сбежавшего в другой квартал или в другой город. Поэтому наряду с местными полициями существует федеральное бюро расследований. А пересечение компетенций этих структур, порождая конкуренцию, заставляет каждую из них работать эффективнее.

   У нас же государство берёт на себя не только то, с чем нельзя справиться без него. Оно, к сожалению, хватается за всё, что может хоть как-то сделать. А зачастую — и за то, что сделать не может. Да ещё и конкурентов убирает, чтобы расширить круг своих задач.

   Подобные проблемы не нам одним мешают жить. Например, Northern Atlantic Treatment Organisation — Организация СевероАтлантического Договора — создана ради защиты своих участников от возможного советского нападения. И пока угроза этого нападения существовала, НАТО была всеми уважаема. Но когда угроза исчезла, организация вместо самороспуска лихорадочно бросилась искать себе новое занятие. Пока нашла борьбу с Милошевичем — правителем, конечно, малоприятным, но вряд ли заслуживающим ударов по всей свой стране. Найдутся в будущем, наверное, и другие области приложения силы застоявшегося генералья. И чем больше дел они себе найдут, тем больше денег растратят впустую. Потому что будут делать не то, что нужно нанявшим это генеральё странам.

   Вот и Россия вряд ли справится со своей нищетой, пока будет безоговорочно смиряться с требованиями государства. Мы не должны измышлять новые налоги, не должны изощряться в сборе уже измышленных. Прежде всего надо разобраться, на что собранные деньги уходят. И по каждой статье бюджетного расхода первый вопрос должен быть: кому это нужно — стране или государству?

   По сути дела, большинство наших проблем проистекают из того, что государству российскому неведомо старое правило. Лучше всего сформулировал его экономист Виталий Найшуль в предвыборной программе Лебедя в 1996-м: государство должно быть на рынке не торговцем, а полицейским.

   Главная обязанность государства — не самостоятельная экономическая активность. Оно должно гарантировать соблюдение всеми субъектами экономики одних и тех же правил. А все государственные структуры — лишь инструмент для этой цели.

   Важно здесь, что экономические законы, как и уголовные, для всех едины. Даже, пожалуй, более едины. Потому что в суде уголовном оцениваются не только деяния, но и намерения. Ребёнка или безумца не осудят даже за убийство — ибо он не предвидел последствий своих деяний. А на рынке всё равно, чего хотел предприниматель. Товар худшего качества и по большей цене, чем у соседей, просто не купят, даже если его изготовители — благороднейшие и щедрейшие люди на свете.

   Так аморально покупатели могут себя вести просто потому, что свободны выбирать товар по своему разумению, без приказа извне. И в целом эта аморальность оправдывается: производители рано или поздно обучаются тратить чем поменьше сил, производить чем побольше и подешевле. А в этом мы заинтересованы все вместе и каждый в отдельности. Как показал ещё Бернард Мандевилл в «Трактате о пчёлах», частный эгоизм — надёжнейшее средство достижения общественного блага. При условии, что сдерживается этот эгоизм только таким же эгоизмом всех прочих членов общества. А во всём остальном — свободен.

   Как легко видеть из всего сказанного, я либертарианец. То есть твёрдо верую: чем больше в обществе свободы, тем оно здоровее. Причём свобода должна быть обеспечена и в политической сфере, и в экономической.

   Правда, свобода — дело рискованное. Ты не просто делаешь то, что сам считаешь нужным. Ты ещё и сам отвечаешь за последствия.

   Например, экономические кризисы — неизбежное следствие свободы предпринимательства — столь разрушительны, что даже такой выдающийся мыслитель и ценитель свободы, как Карл Генрихович Маркс, готов был пожертвовать всеми экономическими свободами, чтобы покончить с кризисами.

   Правда, уже в нашем веке строго доказано (в 30-е годы экспериментально, в 70-е математически), что это не помогает: полная централизация доводит экономику до состояния, которое ещё хуже любого кризиса. Но Маркс этого не знал.

   Кроме того, если твоя свобода ограничивает свободу соседа — он может пожелать сократить твою свободу, чтобы расширить свою. По американской формуле, the price of freedom is eternal vigilence: цена свободы — бдительность навек.

   Тем не менее платить эту цену стоит. Поскольку мировая статистика показывает: чем больше в стране свободы, тем лучше в ней живётся.

   Правда, кое-кто считает, что причина и следствие в предыдущей фразе перепутаны. Мол, чем благополучнее жизнь, тем больше свободы можно себе позволить.

   На самом деле зависимость тут, конечно, взаимная. Живёшь свободнее — работаешь лучше — не беспокоишься о каждой мелочи — живёшь ещё свободнее. Но первична здесь именно свобода, а не процветание.

   Эмигранты из средневековой Англии отправлялись в Северную Америку не за благополучием. Климат Англии умеренный, земля обжитая, сельское хозяйство отработанное… Но политической свободы было, мягко говоря, маловато. Хотя и больше, чем в континентальных странах. Но, например, большинству сектантов свободно веровать не давали. Вот они и подались за океан, от церковной цензуры. И прочие, по выражению Льва Гумилёва, «люди длинной воли» легче приживались на американских просторах, нежели в компактном английском уюте. Вот и выстроили на свободе такое благополучие, какому весь мир до сих пор завидует.

   Так что не зря старая песня «Звёздное знамя» (с 1950-го — государственный гимн США) именует заокеанский союз «страной свободных и домом отважных».

   Но к свободе очень важно двигаться правильным маршрутом. Сопоставляя опыт СССР с китайским и венгерским, приходишь к выводу: экономических свобод должно быть больше, чем политических.

   У нас же в последние годы картина была прямо противоположная. Газеты уже обрели свободу ругать генсека Горбачёва — а премьер Рыжков ещё принимал постановления о лицензировании всех сфер деятельности и назначал цену сырья для кооперативов вдесятеро выше, чем для государственных предприятий. Сегодня Ельцина кроют так, как Горбачёву и не снилось — но для открытия крошечной лавки надо обойти десятки чиновников.

   Самое же страшное — естественным путём такой перекос, похоже, не выправляется. Обретённые политические свободы чиновники используют куда эффективнее самих предпринимателей. Так что против экономических свобод действует сила несравненно более организованная, чем за них.

   Соответственно и изъять у государства избыточные функции практически невозможно. Так что и снижения налогов, жизненно важного для страны, государство скорее всего постарается не допустить.

   Выхода из этого тупика лично я пока не вижу. Потому, собственно, и пишу статью, а не законопроект. Надеюсь только, что читатели окажутся умнее меня и совместными усилиями выход найдут.

   Наши сторонники усиленного налогообложения обычно сопоставляют долю госбюджета в валовом продукте у нас и в процветающих странах. У нас эта доля меньше. Отсюда делается очевидный вывод: либеральные реформы, уменьшившие долю государства в экономике, были ошибкой. Доведём государственную долю хотя бы до американского уровня — будем и процветать по-американски.

   Но следовало бы для начала сравнить у нас и у них соотношение доходов с прожиточным минимумом. В США государство отнимает у своих граждан лишь незначительную долю излишнего. У нас же конфискует необходимое.

   Поэтому и разорительны для нашей страны требования государства. Хотя они несравненно меньше американских. Потому что само государство слабее. Но слабее оно именно потому, что требует себе силы в слабой стране.

   Даже бедное и слабое государство в богатой и сильной стране богаче и сильнее, чем богатое и сильное государство — но в стране бедной и слабой. Мы привыкли мечтать о богатом и сильном государстве. На самом же деле нам нужна богатая и сильная страна. И чтобы она стала богатой и сильной, государство придётся сделать бедным и слабым.