Зачем мы друг другу

Анатолий Вассерман

   Известнейший советолог Збигнев Бжезинский сравнил противостояние США и СССР, а затем России, с шахматной партией. Эту аналогию можно распространить и на события, происходящие внутри каждой из противоборствующих сторон. По крайней мере размышлять серьёзным политикам приходится на вполне гроссмейстерском уровне. Даже если открытого противоборства нет, и поиск выхода из положения сравним не с партией, а с композицией.

   В шахматной композиции различают задачи и этюды. Общее требование к ним — из начального положения возможен только один правильный, решающий, ход (как и в большинстве политических проблем). Но различия между этими видами головоломок огромны.

   Число ходов для решения задачи строго фиксировано. Поэтому решение теоретически можно найти, перебрав все возможные варианты действий. Можно вовсе не рассчитывать на обычную шахматную логику, выстраивать совершенно небывалые нагромождения фигур — всё равно рано или поздно правильная последовательность шагов найдётся.

   Длина решения этюда известна только его автору. Следовательно, полный перебор невозможен. Приходится размышлять. Поэтому и начальная позиция этюда чаще всего выглядит вполне естественно и может сформироваться в ходе обычной игры. И первый ход отыскивается логичными — хотя чаще всего парадоксальными — рассуждениями.

   Нынешняя политическая и экономическая позиция на просторах бывшего СССР сформировалась (вопреки многочисленным гипотезам о заговорах) самопроизвольно, без заранее поставленной цели. Значит, и выход из положения надо искать не прямым перебором, а искусными рассуждениями.

   Как известно, новые разработки окупаются, только если выпущены на достаточно обширный рынок. Подробности можно узнать, например, в статье «Много ли рынку людей надо?» (журнал «Промышленность России», 2000 г., № 4 (36)). В общих же чертах причина такова.

   Новые разработки требуют немалых и достаточно дорогостоящих усилий. Чтобы окупить эти затраты, приходится соответственно повышать цену готовой продукции. Если тираж продукции будет мал, это повышение окажется несуразно большим, так что покупать новинку вряд ли захочется.

   Исследованиями европейских экономистов в конце 1970-х годов установлено: требуемая общая численность населения на рынке, куда выпускается новая продукция, очень мало зависит от вида этой продукции. Она определяется в основном общим уровнем развития науки и техники. Чем выше этот уровень, тем объёмистее требуемый рынок — ведь почти всё,что можно было придумать дёшево, придумано раньше и обеспечило этот самый высокий уровень.

   Понятно также, что требуемая численность рынка тем выше, чем лучше оплачиваются разработчики по сравнению с изготовителями. Ведь в этом случае средний покупатель сможет оплатить относительно меньшую долю общей цены разработки, и покупателей понадобится больше.

   В частности, на момент проведения этих исследований при соотношении заработных плат, характерном для развитых западных стран, новинку стоило разрабатывать для рынка численностью не менее 300 миллионов человек. В социалистических странах инженеры оплачивались относительно скромнее, и порог окупаемости был около 250 миллионов.

   Из приведенных рассуждений последовали незамедлительные выводы. Сразу после публикации западноевропейского исследования начались переговоры о преобразовании Европейского Экономического Сообщества в Европейский Союз. Следом возникла СевероАмериканская Зона Свободной Торговли. Наконец, сейчас постепенно формируются восточноазиатское и общеамериканское торговые объединения. Цель всех этих слияний очевидна: создать рынки достаточно многолюдные, чтобы окупить практически любую новинку.

   СССР, а тем более Совет Экономической Взаимопомощи, обладал населением вполне достаточным, чтобы наши новые разработки тоже окупались. Зато любое государство, возникшее в процессе распада этого грандиозного рынка, заведомо слишком мало для создания новинок.

   Конечно, существует и мировой рынок, куда наша промышленность стремится ещё с конца 1980-х: там окупается всё. К сожалению, на этом рынке нас не ждут. Дело даже не в политических интригах, оплаченных щедрыми лоббистами. Куда важнее то, что требования этого рынка нам всё ещё непривычны. Например, российские танки проигрывают ближневосточные тендеры не только под давлением танкостроителей США и Западной Европы, но и потому, что не так легко втиснуть в корпус, рассчитанный на центральноевропейский климат, кондиционер достаточно мощный для аравийской пустыни.

   Следовательно, единственный шанс на спасение отечественных технологий — восстановление единого рынка по меньшей мере в пределах нынешнего СНГ. Только тогда численность потенциальных потребителей окажется достаточна, чтобы инженерная работа у нас не потеряла смысл.

   Но насколько поможет в решении проблемы малочисленного рынка экономический союз именно Белоруссии с Россией?

   Численность населения Белоруссии слишком мала, чтобы радикально изменить объём рынка для российских производителей. Но это не главное.

   В последние десятилетия существования СССР в Белоруссии куда активнее развивалось серийное производство, нежели разработка принципиально новых изделий. А в производстве росла прежде всего сборка, а не требующее разнообразного и сложного оборудования изготовление отдельных деталей.

   Вызвано это не злым умыслом центра, желающего лишить одну из республик возможности самостоятельного развития. О такой возможности в советское время не думал никто — ни в Москве, ни в Минске.

   Всё значительно проще и грустнее. Советские стратеги боялись повторения опыта Отечественной войны. Тогда немецкие войска захватили Белоруссию за считанные недели. Госплан — независимо от радужных надежд Генштаба — не хотел вновь терять жизненно важные фрагменты экономики. Поэтому размещал в стратегически уязвимом регионе прежде всего то, что можно было потерять, не создавая для всего народного хозяйства неразрешимых проблем.

   Конечно, всецело выдержать этот принцип практически невозможно. Да и невыгодно: изобилие квалифицированных кадров надо использовать чем поразнообразнее. Поэтому в Белоруссии возникали и весьма высокотехнологичные производства. Например, долгое время именно там производились лучшие в стране массовые компьютеры. А электронные часы тамошнего производства лично я до сих пор предпочитаю любым иным маркам.

   Но почти все эти производства так или иначе дублировались в других регионах. Разве что карьерные самосвалы Жодинского завода уникальны — но даже их отечественная горная промышленность может при острой необходимости заменить увеличенным поголовьем уральской и камской продукции.

   Выходит, объединение с Белоруссией прибавит к нашей экономике в основном не разработчиков, а серийных производителей. Причём оплачиваемых заметно ниже российских. То есть отношение зарплат разработчиков и изготовителей сместится как раз в сторону, требующую увеличения числа обитателей рынка. И требуемая численность вырастет куда резче фактической.

   Выходит, воссоединение именно с Белоруссией для наших конструкторов вредно? Замысел этюда опровергнут?

   В том и состоит искусство этюдиста, чтобы мысль аналитика легко заходила в тупик — и лишь на грани потери всякой надежды находила выход из него.

   Многие полагают, что за годы реформ отечественная система прикладной науки и конструирования развалена полностью. На самом деле научная и инженерная мысль неостановима. Новые разработки накапливались — но не находили применения, ибо главные заторы возникали как раз в серийном производстве, требующем ресурсов куда больше и разнообразнее.

   Получив выход к лучшим в Союзе сборочным конвейерам, разработчики смогут реализовать все накопленные замыслы. Следовательно, получат наконец свою долю от их продажи. Даже если эта доля окажется существенно меньше, чем следовало бы при должном объёме рынка — всё равно она неизмеримо больше нынешнего полного безденежья. Значит, учёным и конструкторам будет на что возобновить работу. Так что воссоединение для них в данном случае выгодно независимо от соотношения зарплат.

   Впрочем, это ещё не конец. Тем и отличается этюд от задачи, что число ходов в нём заранее неизвестно. И отследить решение можно не только до первых проблесков в конце туннеля, но и до полной победы.

   Белорусские серийные изготовители, обретя наконец действительно широкий рынок, и вовсе расцветут. Следовательно, вся экономика республики начнёт развиваться намного быстрее, чем можно сейчас подсчитать.

   Вряд ли столь убедительный пример останется не замеченным другими республиками распавшегося Союза. Появится наконец всеобщая — на уровне не только рядовых граждан, но и руководителей — тяга к воссоединению.

   По мере включения республик в единый рынок условия для производства будут всё благоприятнее. Соответственно и привлекательность отечественной экономики повысится. Рано или поздно любые политические амбиции отступят перед обычным стремлением жить благополучнее. Политика в конечном счёте и впрямь всего лишь концентрированное выражение экономики.

   Красивая комбинация начинается с жертвы — материальной или позиционной. Россия, объединяя свою экономику с белорусской, на какой-то момент может даже ослабить собственное серийное производство под натиском братской конкуренции. Но несколько изящных манёвров — и неудержимое расширение рынка гарантирует расцвет всей экономики: и российской, и белорусской. А в недалёком будущем — и молдавской, казахской, украинской…

   Политические формы нашего взаимодействия могут быть очень разнообразны. Но экономическое единство необходимо нам всем. Ради достижения этой цели придётся кое-чем жертвовать. Но жертвы эти несомненно окупятся в самом ближайшем будущем. Потому и считать их надлежит не потерями, а инвестициями. Инвестициями в наше общее благополучие.