Анатолий Вассерман

   Чеканное латинское определение «Proprietas est jus utendi et abutendi» у нас принято переводить «Собственность есть право употреблять и злоупотреблять». Между тем знатоки латыни напоминают, что приставка «ab» далеко не так однозначна. В этом определении слово «abutendi» точнее было бы передать выражением «употреблять необычным образом».

   В фильме «День независимости» президент США, спасаясь от нашествия инопланетян, попадает на авиабазу в Розуэлле — и видит, что там и впрямь с 1947-го года тайно исследуются НЛО, подбитые американской ПВО (правда, если бы она и впрямь была достаточно могучей, чтобы сбивать НЛО, нашествие скорее всего и вовсе не состоялось бы). На естественный вопрос, откуда взялись деньги на столь грандиозный научный комплекс, кто-то из генералов отвечает: «А Вы думали, мы действительно платим за табуретку для бомбардировщика тысячи долларов?»

   Цена подлинная. С середины 1960-х несусветно дорогие закупки вооружёнными силами США общедоступных товаров обсуждаются во всём мире. Военные ссылаются на строгость своих стандартов и спецификаций. Но объяснение, данное киносценаристами, не в пример изящнее. Согласитесь, исследование НЛО — достаточно необычное употребление бюджетных денег. Но можно ли счесть его злоупотреблением?

   Подобные же проблемы возникают перед самыми разнообразными ведомствами во всём мире. Чтобы не упустить что-то действительно важное, приходится иной раз заниматься откровенными нелепостями. Вспомните легендарные торсионные поля, которым целая стая шарлатанов приписывала совершенно невероятные возможности. Серьёзные теоретические и экспериментальные исследования убедительно опровергли легенду — но ведь эти исследования надо было заказать и оплатить!

   Бывают и дела, для которых огласка попросту опасна — например, разведка (тема столь обширная, что её лучше коснуться в приложении).

   В старой России было проще. Бюджетная статья, озаглавленная «На известное Его Величеству употребление», позволяла простым смертным верить: императору действительно известно, на что уйдёт ощутимая сумма. В нынешних демократиях нет единого Величества, имеющего право всё проверять и никому не рассказывать. Приходится для маскировки объявлять нужные и непонятные расходы ненужными, но понятными.

   Правда, штатские полагают куда более вероятным объяснением невероятных армейских цен и прочих финансовых чудес банальную коррупцию. Но коррупция — тема достаточно обширная, чтобы заслуживать рассмотрения в приложении. В первую же очередь поглядим, сколь необычны вообще могут быть употребления денег.

   По счетам в уважаемом Bank of New York за несколько лет прошло порядка десяти миллиардов долларов, принадлежащих российским фирмам (сумма по американским меркам довольно скромная). И все эти деньги были в одночасье провозглашены криминальными.

   Между тем довольно быстро выяснилось, что в BoNY шли вполне легальные взаиморасчёты по законно заключённым контрактам. Рассчитываться вдали от недрёманого ока российских фискалов выгодно: налог взимается не с каждого этапа сделок, а только с итоговой выручки. Но даже свирепые российские законы при этом не нарушались.

   Единственное действительно незаконное деяние, выявленное длительным следствием — неуплата налогов с комиссионных, законно полученных за участие в оформлении счетов и сделок, двоими американскими служащими самого банка. Прочий же шум поднят прежде всего этой парой — для маскировки собственной недобросовестности.

   И охотно подхвачен американскими и российскими оппозиционными газетами в предвкушении предстоявших выборов. В США свалить правящую партию в итоге удалось — хотя и всего лишь с помощью технических ошибок при подсчёте голосов. В России, к счастью, не вышло.

   Схема российских расчётов и впрямь могла выходить за пределы американских деловых обычаев. Но собственные деньги каждый вправе использовать необычным образом. Иначе это уже не собственность.

   Сейчас во всём мире — под откровенным давлением США — разворачивается борьба с отмыванием денег. Изначально отмыванием звалась легализация добытого преступным путём. Но сегодня отмывателем зовут всякого, кто хоть на шаг уклоняется от пути, признанного организаторами кампании единственно правильным. Меняя по мере надобности представление о правильном пути, можно утопить любого собственника.

   Итак, под флагом борьбы с криминалом предпринимается очередная попытка ограничить основу современного общества — право собственности. Не удивительно, что новомодный лозунг объединил всех, кому современное общество не по вкусу — от коммунистов до замшелых консерваторов, от поборников прав человека (включая право не платить за электроэнергию) до признающих только право слушаться начальников, от борцов против глобальной (то есть крупной и поэтому эффективной) экономики до сторонников глобального использования тех норм, которые лично им кажутся наиболее комфортабельными.

   Чем новее идея, тем больше ошибок при её осуществлении. Например, беспомощность швейцарских следователей (см. приложение) — следствие не их личного непрофессионализма, а отсутствия опыта. Швейцарская экономическая — и соответственно юридическая — инфраструктура многие десятилетия оттачивалась под задачу прочного обеспечения полной анонимности привлекаемых денежных потоков. Естественно, взвалить на себя — под неприкрытым напором США — задачу полного раскрытия этой анонимности оказалось куда легче, нежели решить её.

   Не только у швейцарцев такие сложности. Российские правоохранители тоже регулярно признаются в неспособности раскрыть даже рядовые уклонения от налогов — не говоря уж о подлинно преступных заработках. Скажем, известного Михайлова много раз обзывали криминальным боссом — вот только обосновать эту точку зрения так и не удалось.

   Законодатели тоже ничем не помогли. Например, печально знаменитый закон о контроле расходов формально позволяет заподозрить в нечистоплотности любого покупателя «Жигулей». В такой несметной толпе подозреваемых нет ни малейшего шанса заметить подлинного преступника. Да и раскрывать его опасные связи тоже стало куда сложнее. Ведь в нынешних условиях даже честный человек вряд ли захочет сообщать следователю подробности своих финансов — кто знает, какую из этих подробностей можно теперь счесть подозрительной?

   Впрочем, появление этого откровенно преступного закона вполне закономерно. Прошлая дума страдала детской болезнью левизны во взрослой — и поэтому осложнённой — форме. Потому и стремилась по большевистской традиции объявить преступным любой способ самостоятельного обеспечения гражданами собственного существования и затем по мере надобности объявлять преступником любого неудобного.

   Но к чему американцам столь рьяно бороться за чистоту денег? Уж кто-кто, а они хорошо знают, как быстро облагораживаются самые преступные доходы — если только попадают в правильно построенное общество. Главным предвыборным аргументом против Джона Кеннеди были напряжённые взаимоотношения его отца Джозефа с законом — что не помешало Джону почти три года, до самого убийства, побыть одним из лучших президентов XX века. Одну из почтеннейших банкирских династий основал прославленный пират Генри Морган, гроза Карибского моря.

   Но раз уж вновь зашла речь о банках, становится понятно, почему США противодействуют таким ключевым компонентам современной экономики, как коммерческая тайна и зоны пониженного налогообложения. Они боятся конкуренции. Потому и прибегают к политическим приёмам: как известно, чисто экономическая монополия, не поддержанная государственным принуждением, неустойчива — рано или поздно кто-нибудь найдёт способ либо извлечь свою часть прибыли из монопольно раздутых цен, либо обойти монополию и предложить рынку что-то подешевле.

   Свободу конкуренции, как известно, воспевают все, кто ещё не добрался до верхней ступени пьедестала почёта, но пока не утратил надежды. Те, кто уже не рассчитывает победить, боятся, что их затопчут окончательно; но помешать конкурентам они не могут. Зато чемпион не просто боится утратить первенство, но и располагает немалыми возможностями оградить своё место. Вспомните, какими условиями обставлены классические матчи за звание чемпиона мира по шахматам. Да и соглашения о вступлении во Всемирную торговую организацию содержат тем больше оговорок и специальных прав, чем богаче вступающая страна.

   Банки США несравненно богаче швейцарских. Но до недавнего времени альпийская конфедерация оттягивала немалую долю клиентов, гарантируя их деньгам не только сохранность, но и невидимость. Причём эти вкладчики самые выгодные. Секретность обеспечить куда дешевле, чем поднять доход по вкладу. А профессиональный риск, от которого клиенты хотят скрыться, заметно повышает вероятность того, что вклад вовсе не будет востребован и пребудет в распоряжении банка во веки веков.

   Потомки пиратов не могут позволить себе излишне откровенной скрытности — и без того им слишком часто напоминают о прошлых подвигах. Поэтому американские банки в обозримом будущем не доведут степень конфиденциальности даже до общеевропейских норм, не говоря уж о швейцарских. Приходится устранять конкурентов хирургически.

   Сходными силовыми приёмами действует и налоговая служба. Её охотничьи приёмы доведены до совершенства — но применительно к классической экономике. Раньше можно было мириться с наличием зон, чьим властям хватало сравнительно скромных поборов — всё равно далеко не всякий бизнес мог переместиться в эти оазисы. Современные финансовые технологии за пару десятков лет ускорили перемещение денег настолько, что фискалы уже не в силах за ними угнаться. Билл Гейтс, богатейший в мире (на момент написания этой статьи) человек — кстати, один из главных организаторов информационной революции — не зря озаглавил свою новую книгу Business @ the speed of thought. Бизнес сегодня действительно можно вести со скоростью мысли. А государственные органы именно этой скоростью отродясь не отличались. Поэтому и пытаются заранее прикрыть убежища, куда ускользают от них деловые люди.

   Забавная подробность, показывающая скорость развития бизнеса. От английского до русского издания книги Гейтса прошло меньше двух лет. Но за это время авторское возмущение ограничениями на экспорт криптографических программ устарело — правительство США сняло практически все упомянутые Гейтсом ограничения.

   А в русском издании этот абзац всё ещё актуален. До сих пор не отменён указ президента Ельцина, разрешающий пользоваться лишь системами криптографии, сертифицированными ФАПСИ. Правда, указ посвящён только работам, связанным с выполнением государственных заказов. Но явочным порядком его уже распространили на обмен финансовой информацией — Центробанк не лицензирует банковские программы без сертификата ФАПСИ — и усиленно проталкивают во все остальные сферы. Между тем ФАПСИ, вопреки мировой практике, не позволило пока применять ни одну программу, исходный текст которой опубликован. Остаётся только гадать, какие алгоритмические слабости, программные недоработки или откровенные закладки есть в сертифицированных программах и кому через все эти дыры открыт доступ к чужим секретам.

   Компания Гейтса, кстати, нашла выход из российского тупика. Новые программы Microsoft продаются у нас только с искусственно ослабленными — согласно требованиям ФАПСИ — криптографическими модулями. Но через Интернет, равно доступный всему миру, можно получить нормальные версии. Или подключить программы, созданные другими авторами — Microsoft принципиально не публикует свои тексты, поэтому её изделиям тоже доверяют далеко не все.

   А уж властям и подавно никто нигде не верит. Американское правительство в середине 1990-х продвигало криптографию с депонированным ключом. В этом методе к каждому пользовательскому ключу прилагается ещё один, компоненты которого хранятся в нескольких уважаемых организациях. Причём независимых друг от друга — так что ни одна из них не может самостоятельно вскрыть чужую тайну. По особому решению суда можно воссоединить компоненты и прочесть подозрительную шифровку. Суд в США уважают. Но систему Clipper (так её обычно называют по первой — и пока, к счастью, последней — серийной шифровальной микросхеме, работавшей по этому принципу) общество дружно и решительно отвергло. Вероятность преступного сговора властных структур, по общему мнению, существенно опаснее любых махинаций частных лиц.

   Криптография — один из ярчайших примеров неоднозначной оценки права собственности.

   Ограничения на неё оправдывают обычно тем, что злоумышленники могут о чём-то договориться, не оставив доказуемых следов. Но простейший анализ технологии подобных переговоров убеждает: не оставить доказательств можно и без всякой криптографии. Скажем, адреса квартир, куда намечено вломиться, можно передать сообщнику под видом номеров встреченных на улице автомобилей.

   Между тем серьёзным людям необходимо шифровать колоссальные потоки совершенно легальной информации. Например, оплачивая покупку через Интернет кредитной карточкой, желательно быть уверенным, что никто не перехватит её номер и не снимет со счёта весь остаток.

   Точно рассчитать убытки от монополии ФАПСИ на российскую криптографию вряд ли возможно — некоторые виды бизнеса без надёжной конфиденциальности просто не возникают. Но любой злой умысел, скрытый тайнописью, принёс бы стране несравненно меньше вреда, чем эта вроде бы добросовестная защита служебных интересов. Jus abutendi вновь и вновь оказывается неотъемлемой и необходимой частью jus utendi.

   Очевидно, коммерческая тайна нужна не только для утечки капиталов, ухода от налогов и тем более не только отмывания преступных денег. Особенно учитывая, что уже обнародованные технологии этих манипуляций используют сокрытие тайн лишь в очень ограниченной степени. О технологиях же неопубликованных остаётся лишь согласиться с президентом Путиным: выработкой закона занимаются сотни или тысячи, а поиском путей его обхода сотни тысяч. Полностью заградить утечку денег немногим легче, нежели в советское время истребить самиздат. Задушить этими плотинами легальный бизнес не в пример легче. Так же, как былой антисамиздатовский контроль за ксероксами парализовал в основном распространение научной и технической информации.

   В тех краях, откуда текут к нам рекомендации по борьбе с отмыванием и утечкой, раскрытие коммерческой тайны строго дозируется законами.

   В частности, inside trading — использование служебной информации для самостоятельной коммерции — повсеместно признано преступлением. У нас же эта норма, мягко говоря, размыта. Даже светоч и отец свободного предпринимательства — великий, могучий, правдивый и свободный Анатолий Борисович — основной свой капитал сделал именно на inside trading. В 1996-м, возглавляя предвыборный штаб Ельцина, он официально консультировал компанию Montes auri. Компания играла на рынке государственных казначейских обязательств. Их курс в ту пору зависел исключительно от видов на выживание Ельцина или победу Зюганова. Игроки оценивали эти виды в основном по предвыборным агитационным мероприятиям. Расписание мероприятий одной стороны составлял, а другой выяснял, естественно, штаб кампании. За полгода отсутствия на государственной службе (что, собственно, и дало право играть на бирже) Чубайс получил за вычетом налогов порядка полумиллиона долларов.

   Сочетание зарубежного раскрытия коммерческой информации с отечественной безнаказанностью способно дать плоды, на фоне которых заработок лучшего менеджера страны очень скромен. В сущности, предлагаемые нам нормы — даже лучшие зарубежные, не говоря уж об отечественных изобретениях вроде закона о контроле расходов — сделают неконкурентоспособным любой отечественный бизнес.

   Впрочем, это как раз мало кого беспокоит. Развитой экономике Запада лишние конкуренты не то чтобы вовсе не нужны (без конкуренции экономика застаивается и постепенно разваливается, что доказано опытом множества стран, включая искусственно отменивший конкуренцию СССР), но по меньшей мере неудобны — кому охота тратить силы на внеочередную реорганизацию! Отечественным чиновникам сильные и поэтому независимые деловые люди всегда стояли поперёк горла, и в обозримом будущем вряд ли в этом отношении изменится многое. Да и среди законодателей хватает желающих непосредственно управлять теми, в чьих интересах они обязаны работать — избирателями в целом и самостоятельными предпринимателями в частности.

   Тем не менее российский бизнес может найти союзников. Прежде всего — среди тех самых западных бизнесменов, которые вроде бы должны быть заинтересованы в его ограничении. Дело в том, что предлагаемые меры, как уже говорилось, опасны не только для России, а для всей мировой экономики. Более того, для нас они не так уж страшны. Если уж Россию решено считать раем для преступников, то следует верить, что мы способны обойти любое законодательное ограничение. Законопослушным же — по собственному мнению — деятелям развитой экономики такие трюки должны даваться сложнее: по американской поговорке старого пуделя новым прыжкам не учат. Стало быть, из вырытой для нас ямы им самим будет куда сложнее выкарабкаться.

   Союзников найти тем легче, что западный мир, как уже отмечено, вовсе не един в своей борьбе с неправедно нажитым добром. Например, предписания по ослаблению банковской тайны, продиктованные Швейцарии американцами, выглядят покруче тех, которым подчиняются сами банки США. А в списке зон заниженного налогообложения почётное место занимает Делавэр — одно из пятидесяти Соединённых Государств Америки. И остальные 49 вовсе не спешат бороться с этим занижением с тем же пылом, с каким все 50 вместе охотятся за прочими офф-шорами. Да и британские острова между Англией и Францией — тоже льготные зоны — в обозримом будущем свой статус вряд ли изменят.

   Ничего удивительного. Нынешняя кампания борьбы с финансовыми злоупотреблениями — всего лишь очередной приём в вечной конкурентной борьбе. Приём новый и поэтому пока эффективный. Но от этого ничуть не более корректный, чем вся эта неизбежная война.

   Финансовые злоупотребления действительно существуют. Кое-где больше, чем принято считать. Кое-где (как в России) меньше. Но страны, полностью от них свободной, нет и в обозримом будущем не появится.

   Да и прочие преступления имеют обычно вполне материальную причину. Средний за весь период преступной деятельности (с учётом срока наказания) доход оказывается в большинстве случаев выше, чем мог бы данный преступник заработать честным путём. И даже убийства из ревности — вроде бы вполне бескорыстные — случаются чаще всего в семьях, где ревнивца удерживают сугубо меркантильные соображения.

   Отсюда, собственно, и проистекает идея взять под контроль все денежные потоки — и тем самым предотвратить большинство преступлений.

   Увы, единственный надёжный способ предотвратить облысение — гильотина. Как справедливо отметили Илья Арнольдович Файнзильберг и Евгений Петрович Катаев устами своего любимого героя Остапа Ибрагимовича Бендера, если по стране ходят денежные знаки, значит, у кого-то их должно быть много. Очевидно, затрудняя каким-то образом это хождение, можно добиться разве что скопления денег в другом месте — но не избавиться вовсе от неравенства, подозрительно нарушающего эффектно звучащие принципы справедливости.

   Более того, если заранее подозревать любого богача — богатеть станет легче как раз тем, кто уже никаких подозрений не боится. По английской поговорке, раз уж тебе суждено быть повешенным за овцу, отчего бы не украсть ещё и ягнёнка? Нынешнее российское оружейное законодательство, декларирующее защиту граждан от вооружённых посягательств, реально делает законопослушных граждан беззащитными перед любым насилием — преступники же спокойно вооружаются, ибо на фоне их основного промысла наказание за незаконное вооружение почти неощутимо. В советское время, когда незаконным считался почти любой заработок, богатейшими людьми страны были родственники высоких чиновников, укрытые их тенями от внимания правоохранителей, да уголовники, берущие дань с загнанных в подполье предпринимателей. Кампания по борьбе с отмыванием в лучшем случае вновь обогатит откровенных преступников. В худшем — удушит всё общество.

   В Нидерландах стоит памятник ребёнку, заткнувшему пальцем дырочку в дамбе. Если бы он чуть опоздал и поток прорвал плотину, удержать его в нижнем течении было бы не под силу не то что мальчику, но и всему населению страны. Моралисты, призывающие бороться с отмыванием преступных денег, обещают устранить тем самым первопричину преступности — материальный интерес — и заткнуть грозный поток у истока. Но совершенно очевидно, что деньги — далеко не единственная форма материальных благ, а прямые выплаты — не самая популярная форма их передачи. Например, взятками многие считали книжные гонорары Горбачёва, Ельцина и Чубайса, проживание в высококлассных гостиницах приглашаемых за рубеж российских чиновников…

   Чтобы реально перекрыть любые каналы отмывания, придётся запретить наследство и подарки. Каковы будут последствия для стабильности общества в целом и экономики в частности — представить несложно.

   Очевидно, придётся следователям повышать квалификацию, разбираться в новых изобретениях преступников, учиться и работать. Нежданное богатство может, конечно, подтолкнуть к детальному исследованию былого поведения нового богача. Но ни в коем случае не может считаться признаком нарушения закона, а тем более — самостоятельным преступлением. Стремясь облегчить работу следователей, мы можем разве что затруднить и даже сделать вовсе невозможной работу всего общества.

   Ограничение права собственности неизбежно снижает эффективность употребления этой собственности. Поэтому, превысив скромнейшую и давно изученную норму, обеспечивающую минимальную устойчивость общества в целом, само — независимо от эффектных соусов, под которыми иной раз преподносится — оказывается злоупотреблением.

Приложение

   По латыни corruptio — повреждение. Что же повреждает нравы чиновников — у нас и во всём мире?

   Как известно, власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно. К счастью, абсолютной власти нет даже у бога всемогущего. Но в меру собственных властных возможностей всякий чиновник испытывает соблазн обратить некоторую долю казённых благ, коими распоряжается, в блага личные.

   Поэтому, кстати, тяжелейшие проблемы с чиновничеством — именно в США. Слишком уж велика тамошняя государственная собственность. Велики поэтому и возможности её косвенной приватизации.

   Вдобавок американская политическая система предусматривает назначение великого множества чиновников непосредственно высшими руководителями исполнительной власти. Естественно, за каждой сменой такого руководителя следует отставка всех этих чиновников и назначение новых. То есть даже такой традиционный способ поддержания добросовестности, как всевозможные текущие и пенсионные доплаты за долгую беспорочную службу, касается в США далеко не каждого аппаратчика. Поэтому соблазн неправедного обогащения там особо силён.

   Кстати, нестандартные услуги тамошних чиновников чаще всего оплачиваются не деньгами. И не в момент оказания. Как известно, любой сколько-нибудь заметный американский государственный деятель вскоре по окончании казённой карьеры оказывается на высокооплачиваемой и низкоответственной должности в чём-то коммерческом. В какой-то мере это — возвращение на круги своя: в государственный аппарат приходят чаще всего из той же коммерции. Но лучшую форму компенсации негосударственных усилий придумать трудно.

   Правда, американская коррупция, хотя и грандиозная в абсолютных цифрах, по отношению к общим доходам страны сравнительно скромна. По этому показателю почётные места занимает третий мир. Там, по общему мнению, воровать почти нечего, но скромные местные возможности используются предельно эффективно. Недаром в обширный список величайших казнокрадов мировой общественностью внесены филиппинский Маркос, гаитянский Дювалье, угандийский Амин…

   А в последние годы всё то же общественное мнение всё настойчивее выдвигает в мировые коррупционные лидеры Россию. Уважаемые печатные органы, в советскую эпоху охотно воспроизводившие лучшие разработки лубянских специалистов по активной пропаганде, теперь черпают из сходных источников фотографии дворцов Дьяченко, ксерокопии пластиковых карточек Ельцина, счетов Бородина…

   Правда, даже грозная швейцарская прокуратура уже вынуждена была признать, что ни малейших следов личного использования карточек самим Ельциным или хоть кем-нибудь не нашлось. Да и вряд ли найдётся. Борис Николаевич и близко к Швейцарии не подъезжал. А манипуляции с чужой карточкой — уже уголовное преступление, которое даже организаторам этой громкой политической провокации учинять не хотелось.

   Столь же «убедительны» обвинения и против Дьяченко. Ей приписывают одновременно казнокрадство на миллиарды долларов, взятки на миллионы и кредитные карточки на тысячи. Правда, никто из обвинителей пока даже не намекнул, как ухитрилась она не оставить ни малейших следов причастности к этим коррупционным чудесам. Конечно, президентская советница по имиджу должна и собственный имидж блюсти. Но трудно поверить, что ни один из множества перечисленных газетами контактов с грязными деньгами не оставил бы на её руках ни малейшего следа. Разве что эти деньги заметно чище газетной типографской краски.

   Да и Пал Палыч может при желании дать выписанным на его имя счетам вполне легальное объяснение. Причём исторически выверенное. По меньшей мере с начала советской власти в зарубежных банках то и дело появляются счета, заполненные явно нашими государственными деньгами, но пребывающие в распоряжении частных лиц.

   Советскую власть, как известно, признали далеко не все и не сразу. Поэтому любым её имуществам долгие годы угрожала конфискация. А частную собственность Запад уважает и без нужды не тронет.

   Со временем дипломатический статус СССР устоялся, и призрак конфискации временно отступил. Но остались государственные интересы, не нуждающиеся в официальном оглашении. Не всем же брать пример с Франца фон Папена, военного атташе Германии в США в начале Первой мировой войны (позднее — канцлер Германской республики, непосредственный предшественник Гитлера на этом важнейшем посту). Бывший разведчик Владимир Резун (ныне писатель Виктор Суворов) увлекательно живописует, как фон Папен платил своим агентам официальными чеками. А когда США, объявив войну Германии, выслали всё немецкое посольство, атташе взял корешки чеков с собой — для отчётности. Естественно, по дороге портфель документов был украден — и германская агентурная сеть за океаном кончилась на много лет.

   Советские конфиденциальные потребности никогда не исчерпывались разведкой. Зарубежной коммунистической поросли нужна не только прополка (большинство сотрудников аппарата Коминтерна постепенно перекочевали за лубянские решётки), но и подкормка. Да и другие политики иной раз оказывались дружественными. Скажем, афишировать поддержку республиканского правительства Испании Сталин почему-то не захотел. И взаиморасчёты, связанные с тамошней гражданской войной, проводились в основном через счета, выписанные на частных лиц.

   Конечно, лица эти были безупречно надёжны. Не только потому, что по советским традициям с семьёй за границу выпускали редко. Но и потому, что вопреки нынешним воззрениям в советском государстве — как и в любом другом — всегда отыскивалось нужное число искренне верующих.

   Я, разумеется, не уверен, что управляющий делами президента обслуживал не только депутатов, судей, прокуроров и министров, но по совместительству ещё и ГРУ с СВР. Но если он сам захочет это сказать, опровергнуть его версию будет некому: ни одна секретная служба мира не отрицает и не подтверждает сотрудничества с кем бы то ни было.

   Стало быть, задача доказательства преступного происхождения десятков миллионов на бородинских счетах оказывается практически невыполнимой. Прямых улик не предвидится. А на естественный вопрос «За какие заслуги скромному государственному служащему даны бешеные комиссионные?» существует не менее естественный ответ: «Государство вправе переводить свои деньги по любым маршрутам».

   Правда, швейцарские прокуроры полагают, что Бородин предоставлял заказы именно «Мабетексу» и «Меркате» за банальные взятки. Но сопоставьте суммы, выплаченные этим подрядчикам, с запросами прочих желающих исполнить те же работы, и станет очевидно: главный завхоз государства был бы преступником, если бы отдал заказ кому-то иному. Скажем, московский строительный комплекс — по слухам, опубликованным в СМИ не менее известных, нежели швейцарские — запрашивал за реставрацию Большого Кремлёвского дворца раза в три больше.

   Очевидность — ещё не доказательство. Но по меньшей мере с древнеримских времён бремя доказывания лежит в гражданских делах на истце, а в уголовных — на обвинителе. Исключение — разве что налоговые инспекторы, практически во всём мире именем государства отвоевавшие себе право переваливать доказывание на самих налогоплательщиков. По этому поводу их также во всём мире обвиняют в том, что их рвение отнимает у бюджета — косвенно, через ухудшение предпринимательского климата — куда больше, нежели приносит в виде прямых сборов.

   Швейцарские прокуроры в налоговую инспекцию — тем более российскую — пока не зачислены. Доказывать преступное происхождение и/или назначение бородинских миллионов им придётся самим. Со всем профессионализмом, уже неоднократно продемонстрированным ранее.

   Например, следователь Даниэль Дево уже несколько раз арестовывал счета фирмы «Мерката трейдинг». Почему несколько? Да потому, что местный суд каждый раз снимает арест — ввиду отсутствия малейших обоснований его законности и тем более полезности.

   Впрочем, существуют примеры и куда внушительнее. Так, Сергей Михайлов провёл в женевской тюрьме пару лет по обвинению в преступном происхождении своих вкладов. На родине шандолонский узник известен ещё и как Михась, так что следователи с нетерпением ждали от российской прокуратуры доказательств главенства своего пленника в солнцевской группировке. Ожидание несколько нелогичное. Если бы наши прокуроры подобными доказательствами располагали, они куда охотнее предъявили бы результаты своих изысканий нашим же судьям или хотя бы газетчикам, чтобы продемонстрировать собственную профессиональную пригодность. В конце концов женевский суд не только оправдал Михайлова за отсутствием улик, но и обязал собственную прокуратуру выплатить ему за неправомерное задержание компенсацию. И немаленькую: как принято говорить в кругах, причастность к которым вменялась известному предпринимателю в вину, пол-лимона зелени.

   Теперь Михайлов чист перед законом — дважды по одному обвинению не судят. Может быть, и загадочный визит Пал Палыча на инаугурационный ужин вызван желанием раз и навсегда, руками беспристрастных швейцарских присяжных, снять с себя недоказуемые и поэтому почти неопровержимые обвинения?

   Похоже, не зря российская прокуратура закрывает одно за другим дела, основанные на громких разоблачениях бывшего советского начинающего юриста, а ныне швейцарского гражданина Филиппа Туровера. Грозные филиппики могут опираться на точные конфиденциальные сведения, а могут высасываться из первого же попавшегося пальца. Но легендарный разоблачитель всё ещё не сообщил ничего, допускающего надёжное доказательство. Следовательно, у его слов судебной перспективы нет.

   Сила наказания — не в жестокости, а в неотвратимости. В этом смысле коррупция, как видно, почти ненаказуема. Доказать, что государственный служащий злоупотребляет оказанным ему доверием, тем труднее, чем выше это доверие. Даже не потому, что высокопоставленный деятель располагает немалыми возможностями сокрытия скандалов. Куда важнее, что серьёзная должность даёт множество поводов объяснить любое действие — а тем более бездействие — наилучшими побуждениями.

   Да и само понятие коррупции, мягко говоря, слишком расплывчато. Не зря российская Государственная Дума регулярно отвергает проекты закона о коррупции — там попросту не удаётся прописать какой-то новый состав преступления, не охваченный уже существующими статьями Уголовного кодекса. Взятка, злоупотребление служебным положением, разглашение всяческих тайн уже караются. Какие ещё приёмы незаконного заработка удастся придумать? А законопроекты, между прочим, заметно ослабляют наказание за все эти подвиги по сравнению с кодексом.

   Но уголовное наказание — не самоцель. Для общества главное — добиться, чтобы преступления совершались как можно реже. Источник коррупции — право распоряжаться не принадлежащими чиновнику возможностями государства. Чем меньше у государства возможностей вмешиваться в имущественные отношения — тем меньше коррупции.

   Конечно, полностью её таким способом не искоренить. Ведь вовсе отказаться от собственности государство не может. Скажем, вооружённые силы во всех веках и странах были почвой для казнокрадства. Александр Васильевич Суворов сказал, что любого, прослужившего два года по интендантской части, можно расстреливать без суда. Великий полководец знал, о чём рассуждает: он пробыл в интендантах год и ушёл с изрядным понижением, лишь бы коллеги не запутали его в своих махинациях.

   Впрочем, мирные государственные имущества тоже велики. Всё тот же Бородин на посту управляющего делами президента распоряжался собственностью, оцениваемой по международным меркам в 600 миллиардов долларов. Похоже, швейцарцы и американцы не верят, что такими суммами можно распоряжаться честно. Им виднее — у них опыта больше.

   Но всё-таки уменьшать казённую собственность придётся. Гилберт Кийт Честертон учил, что лист легче всего спрятать в лесу. Значит, чем меньше лес, тем заметнее оставшиеся листья. Сократятся возможности для казнокрадства — скрыть оставшиеся махинации будет сложнее. Следовательно, и стремления красть поубавится.

   Коррупция — проблема многосложная. Универсального рецепта её излечения не найдено за всю историю. Можно только удерживать преступность на каком-то терпимом уровне. И не надеяться на чудеса.